И ладно! И это при желании можно было одолеть, смириться, к тому же передовая мысль уверяла, что такая участь ждет все безбожное человечество — жить во имя потребления. В загробную жизнь уже никто не верил. Свыкся бы и с таким положением, если бы резко не испортились отношения с Барбарой. С прежним комсомольским задором она бросилась восстанавливать капитализм в Восточной Германии и больше ничего не хотела знать, кроме своего бизнеса.
Им не о чем стало говорить. Да здесь это было не принято…
Сейчас они сидели за столом, уткнувшись в свои миски, и будто все вернулось назад. Новым показалось то обстоятельство, что Барбара обслуживала его — подливала, подкладывала, убирала использованные тарелки и вилки. Правда, это имело место в период военно-полевого романа. По телефону она говорила намного больше, чем сейчас, вроде бы за праздничным столом, и нельзя было сказать, что Барбара стесняется: такого понятия она не знала. Самому спрашивать, как дела, было совершенно бесполезно, ибо он знал, какой услышит ответ:
— Отлично. Без проблем.
Это можно было перевести так: не лезь в мои дела, они тебя не касаются, тем более, ты в них ничего не смыслишь и говорить на эту тему с тобой неинтересно.
У него опять вернулось чувство, что она не настоящая и все, от тела до чувств, у нее выполнено из пластмассы. Она даже плакать не умела, и когда такое случалось (например, сегодня в аэропорту), Барбара морщила нос и произносила какой-то свистящий, короткий звук, напоминающий писк перепуганной крысы.
А раньше вроде бы и плакала нормально, как все…
— Какие у тебя планы? — наконец спросила она. — Когда мы едем в Грецию?
— Вероятно, мы никогда не поедем в Грецию, — сказал он и вытер салфеткой руки. — Должен сообщить тебе… Я приехал, чтобы в законном порядке разрешить наши отношения.
Барбара вскинула голову.
— Не понимаю… Ты хочешь развода?
— А сколько может продолжаться эта неопределенность? Фактически брака не существует вот уже три года, мы с тобой чужие люди.
— Это для меня очень неожиданно, — проговорила она с легкой хрипотцой. — Я ждала тебя… Чтобы восстановить отношения. Я подала документы на получение российского гражданства!.. Ах да! Ты хочешь жениться еще раз? У тебя есть женщина?
— Есть, — сказал он.
— Я чувствовала, — она была готова заплакать, но передумала, сказала трезвым и даже жестким голосом: — Буду выступать против развода. Не отпущу тебя.
— Я думал, ты современная, цивилизованная женщина, — он протянул руки. — В таком случае, надень наручники, отведи в подвалы и прикажи Шнайдеру охранять.
— Не хочу расставаться с тобой. Прощу всех твоих любовниц.
Хортов уже вспомнил о причине столь неукротимой решительности: у них не было брачного контракта — семья создавалась еще в ГДР, по социалистическим законам, и теперь муж имел право на половину всего нажитого в совместной жизни имущества. Барбара уже несколько раз говорила, что пора бы этот контракт заключить, дабы избежать двойственности отношений, плюс к этому пройти церковное освещение брака — так сейчас модно, и съездить в свадебное путешествие, которого у них не было.
Андрей поддерживал лишь последнее…
— Когда мы сможем поехать в Грецию? — вдруг спохватилась она. — Ты увидишь этот остров и нашу виллу и никогда не захочешь уезжать оттуда! Пальмы и море! О, какое там море!
— У меня с морем отрицательные ассоциации, — проговорил он, вспоминая Крым. — Я приехал в Германию по делам. Тебе это понятно?
— Какие у тебя плохие дела! Ты хочешь покинуть меня!
Эта ее настойчивость начинала вызывать раздражение.
— Ты можешь ответить вразумительно: зачем тебе нужен брак со мной? Боишься за имущество?
— Ты очень сильно изменился, — заключила она, уклонившись от ответа.
— В чем же?
— Стал сильный и властный. И глаза… совсем чужие глаза. Ты смотришь и меня не видишь.
— Это совсем не так, — усмехнулся Хортов. — Я тебя вижу.
— Ты как будто путешествуешь где-то…
— Мысленно сочиняю новый материал для газеты, — попытался отбояриться он.
— О Андрей! Я прочитала твою статью! — неожиданно воскликнула Барбара и принесла пухлый дайджест на немецком языке. — Ты описал интересную историю.
Раньше она ничего не читала, кроме экономических вестников и биржевых ведомостей. Перепечатанный в Германии материал наверняка нашла не сама, поди, завела себе пресс-атташе. Или кто-то сказал… Хортов посмотрел текст — слово в слово — отложил газету.
Тем временем она заготовила еще один сюрприз.
— Посмотри сюда! — Барбара указала на легкую занавеску, закрывающую часть стены у него над головой. — Как ты думаешь, что там может быть?
— Не знаю… Возможно, картина.
— Нет! Предлагай варианты!
— Значит, дыра в стене! — игра ему не нравилась.
— Почему дыра?
— Потому что старый дом.
— Не отгадал! — она откинула занавеску. — Смотри!
На филенке красного дерева, расположенной в центре стены, оказалась четырехлучевая свастика, обрамленная искусно вырезанным жгутом из дубовых листьев.
В комсомольском периоде своей жизни она вместе с другими хорошими немецкими девушками бегала по городу с краской и замазывала начертанные на стенах и заборах свастики, а еще перевоспитывала бритоголовых.
— Нашли во время реставрации! — похвасталась Барбара. — Сверху было заколочено фанерой.
— Теперь это история, — отмахнулся Андрей. — Можно занавеску снять.
Она мгновенно оживилась, схватила его за руку.
— О, я знаю, что ты хочешь! Но сегодня только покажу тебе нашу спальню. Ты должен завтра пройти медицинское обследование. Сегодня нам нельзя иметь близость. Пока мой доктор не сделает заключение. В России тоже есть СПИД.